«Здравствуйте. Мой вопрос не про семью — дома всё в порядке. Речь о работе. Я не могу выносить ничего, что похоже на соревнование. Стоит только появиться намёку на соперничество — за проект, бюджет или признание — и у меня будто выключается энергия. В прежней должности я работал самостоятельно, выполнял свою часть и за это меня ценили. А теперь структура изменилась, и вдруг от меня ждут, что я буду “конкурировать” с коллегами. Я отступаю ещё до того, как всё начнётся. Это выматывает». (Письмо от 37-летнего мужчины)
«У нас есть сильный сотрудник, но я заметила устойчивую закономерность: как только перед ним открывается крупная возможность — крупный контракт, внимание прессы или шанс сделать карьерный рывок — он начинает откладывать действия. Срывает сроки, упускает дедлайны или позволяет проекту просто затухнуть». (Запрос от HRD)
«Хочу записаться на сессию, чтобы обсудить карьеру. Я уже несколько лет отказываюсь от руководящих позиций, публичных выступлений и проектов, которые сделали бы меня заметнее. Хотя я знаю, что справлюсь, я избегаю шагов, которые привлекли бы слишком много внимания. Ощущение, что успех сделает меня мишенью».
(Запрос от клиентки)
Все эти истории объединяет одно — глубинное убеждение, что успех, деньги и большие возможности предназначены для кого-то другого. Но не для них.
Иногда это убеждение скрывается на виду — под маской скромности, «нежелания играть в игры» или привычки «держаться в своей полосе». Но если присмотреться, оно часто уходит корнями в ранние семейные годы, когда определённые паттерны любви, лояльности и безопасности сформировали то, как сегодня ощущается достижение.
Мужчина, который боялся выигрывать
История мужчины, который избегает любого намёка на конкуренцию в работе — не из-за лени, а по куда более глубокой причине, — заслуживает внимательного разбора.
У Давида корни этой осторожности уходят в детство.
Он был старшим из трёх братьев. Разница с середним — чуть больше года, с младшим — около трёх. В те ранние годы, когда ребёнок естественным образом отталкивается от матери и пробует силы в соперничестве с отцом, Давида отделили от обоих. Сначала — жизнь у родственников, потом — детский сад с проживанием, где он оставался на всю неделю. Вернувшись домой в шесть лет, он уже получил свою роль: «Присматривай за братьями».
Послание в этой роли было однозначным: не «тебя любят, даже когда ты трудный», а «тебя принимают, когда ты полезен».
Такое послание и сформировало его отношение к конкуренции.
Давид не рассыпался от поражения — проигрыш его почти не задевал. Ломало его именно чувство победы.
«Проиграл? Ладно. Встаёшь, пробуешь снова. Но выиграл? Вот тогда начиналась буря. Средний брат сразу требовал реванша — с новыми правилами, которые почему-то были в его пользу. Младший падал на пол и рыдал, пока не приходили взрослые — и тогда влетало уже мне. Лекция всегда одна: “Дай ему выиграть, он же младше”. Подтекст — если я стою на своём, значит, мне наплевать на других».
Неудивительно, что первая рабочая среда Давида напоминала эмоциональный климат его детства: авторитарный начальник, постоянно меняющиеся правила, чередование фаворитов и изгоев. Победы могли исчезнуть в одночасье — то, что ценили в пятницу, теряло смысл уже в понедельник.
Когда Давид добился крупного контракта после месяцев изнурительной работы, обещанная награда тихо досталась коллеге, которого в тот момент предпочитал шеф.
Он ушёл, долго восстанавливался, а потом устроился в новую компанию. Но через пару лет бонусный сезон показал тот же финал: «кому-то нужнее». Это был не случай, а повторение — психика вновь разыгрывала знакомый сценарий.
И именно такие циклы терапия помогает распутать.
Мужчина, который сдерживал себя ради матери
Иногда дело не в навыках или мотивации — а в верности близкому человеку.
Миша вырос только с матерью. Она много работала, часто убирая дома у богатых семей, которые, в его глазах, относились к ней без уважения. Он видел, как она возвращалась уставшей, слышал её комментарии о «богатых» и их манерах. Никто не говорил прямо, но он усвоил негласное правило: «мы не такие, и не хотим быть такими».
В тридцать с лишним у него появились серьёзные шансы — крупный контракт, выступление на ТВ, даже предложение издать книгу. Но каждый раз происходило что-то странное.
«Я начинал тянуть резину, — говорил он. — Пропускал письма, откладывал сроки, и всё в итоге срывалось. Как будто я отступал прямо перед финишем».
Это была не лень. Глубоко внутри успех казался переходом «на другую сторону» — к тем, кто смотрел на его мать свысока. Добиться своего значило предать то место, откуда он вышел.
Лишь в терапии он смог отделить свою историю от её истории — и понять, что строить свой успех не значит отворачиваться от неё.
Женщина, которая научилась быть незаметной
Карьера Клары снаружи выглядела устойчивой и достойной, но близкие знали — она играет далеко ниже своего настоящего уровня.
Она выросла в обеспеченной семье: частные школы, поездки, большой дом. Но вместе с деньгами в детстве пришёл и риск. Бизнес отца привлекал лишнее внимание, и бывало, что угрозы становились достаточно серьёзными, чтобы менять привычки или усиливать охрану. Мать твердило одно: не выделяйся, не показывай, что у тебя есть.
Эта установка осталась с ней. Взрослой она часто отказывалась от руководящих ролей, избегала публичных выступлений и проектов, которые сделали бы её более заметной.
«Дело не в том, смогу ли я, — сказала она. — Просто быть на виду кажется небезопасным».
Ранний опыт закрепил прочную связку: видимость = опасность. И она выстроила жизнь так, чтобы быть способной, но небольшой — всегда присутствовать, но не в центре внимания.
В терапии она смогла исследовать эту связку и постепенно создать новую — в которой шаг вперёд может быть не только возможным, но и безопасным.